Однако он благоразумно не стал высказывать своих соображений попутчику.
Одна лишь деталь задела его воображение: то, как красочно описывал первого злодея крестьянин. Таким вполне мог показаться простаку, никогда в жизни своей не видевшего придворных вельмож – ибо сельские дворяне одевались куда проще и скромнее – любой из столичных франтов. Другое дело, что в амилийскую глушь придворные, насколько он успел заметить, попадали довольно редко. За все время, что жил у барона, Ораст видел там, если не считать барона Амальрика, лишь соседа Тиберия, Патрида, да двух принцев.
Да! Двое принцев, что приехали незваными всего седмицу назад и уехали на другой же день…
– Постой, когда, ты говоришь, это случилось?! Возница обернулся, пораженный горячностью в голосе жреца.
– Да как молотить закончили. – Он зашевелил губами беззвучно, подсчитывая. – Точно! Шестого дня… А что такого?
– Нет, ничего, – отозвался Ораст как мог равнодушнее.
Ни доказать, ни объяснить он все равно ничего не мог – а что толку говорить попусту. Тем более, этот простак все равно никогда не поверит его несусветному предположению. Да и у него самого не было никакой уверенности в том, что внезапно осенившая его догадка имела хоть какое-то отношение к истине. Ведь, и правда, если задуматься, к чему вельможному принцу связываться с крестьянской девкой? Что он в ней, чумазой, нашел?
Он даже усмехнулся про себя нелепости всего этого. Вот как далеко способно завести воображение, когда у самого все мысли – о женщине… Но, не желая в этот час терзать себя воспоминаниями о Релате, бывший жрец поспешил переключиться на мысли о том, что ждало его в столице.
– Скоро ли будем на месте? – спросил он возницу. Тот оценивающе взглянул на небо, определяя время по солнцу, неспешно начинавшему уже клониться к деревьям.
– Да аккурат перед закатом приедем. Пока ворота не закрыли. Тебе остановиться-то есть где?
Ораст коротко кивнул, не желая продолжать эту тему, из опасения, как бы возница не вздумал расспрашивать его. После недавней оплошности с Золотым Храмом, он опасался выболтать о себе больше положенного. Однако крестьянин, к вящему его облегчению, не стал проявлять излишнего любопытства.
– А то смотри. Я в «Быке и Колоколе» буду. Всегда там останавливаюсь, прямо у рыночной площади. Повар там знатный. Суп из потрохов варит – пальчики оближешь! – Возница мечтательно почмокал губами. – В общем, если что, знаешь, где меня найти. Тамио спросишь. Меня там каждая собака знает.
– Всенепременно, – отозвался жрец, мысленно делая себе заметку ни при каких обстоятельствах не появляться вблизи харчевни. – Обязательно зайду тебя проведать.
Вдалеке на холме показались уже розоватые в закатном солнце стены столицу Аквилонии. Где-то там, он знал, в южной части города, расположен Храм Тысячи Лучей. Знаменитый на весь мир Золотой храм Митры.
Завтра он увидит его.
Аой.
ВРЕМЯ ОБМАНА
И вот, наконец, Золотой храм оказался перед ними. Даже привычных ко всему, пресыщенных, вечно скучающих придворных вид святилища не мог оставить равнодушным. Храм располагался на холме, единственном в этой части города, насыпанном трудом тысяч рабов, и дорога, ведущая к нему, представляла собой гигантскую лестницу с вымощенными красным камнем ступенями, каждая из которых была шесть шагов в длину.
Две величественных башни по обеим сторонам дороги встречали паломников на вершине.
Одна именовалась Башней Благодати и была высокой и островерхой. Глянцевитая поверхность ее стен, выложенных изразцами цвета шафрана, в погожие дни отражала падающие с неба лучи и разбрасывала вокруг мириады солнечных зайчиков, отчего казалась окутанной золотистым сиянием. Внизу башни виднелись ухоженные куртины, аккуратно засаженные ровными рядами можжевеловых кустов.
Вторая называлась Башней Скорби и была угрюмой, приземистой, сложенной из грубого неотесанного камня, и вокруг нее был насыпан мелкий серый песок. Ее силуэт оставался мрачным даже в яркий весенний день и призван был напоминать пастве о бренности бытия. Мало кто догадывался, что именно здесь, в потайных ее подземельях, прячется крипта Храма, до самого верха наполненная несметными сокровищами.
Поравнявшись с башнями, придворные спешились, челядинцы пали ниц; король же вышел из кареты и, сотворив положенное число поклонов, которые жрецы с верхних галерей приветствовали хвалебными песнопениями, сделал знак слугам, чтобы те возложили принесенные дары к подножию Башни Скорби, ибо печальным был повод, что привел сюда самодержца, и жертва его также призвана была символизировать скорбь.
В ларцах черного дерева, что на коленях поднесли слуги к алтарю, был белый жемчуг – знак слез, серебро – знак одиночества и слоновая кость, напоминавшая об утрате. И один огромный рубин, бывший допрежь гордостью казны. Как символ крови и мщения положил его к ногам Солнцеликого король, и придворные ахнули, завидев столь щедрую жертву. Воистину, неизбывна была скорбь правителя. И лишь немногие догадывались, что не только барона Тиберия оплакивал Вилер. То был плач его по гибнущей Аквилонии. Наконец, процессия двинулась к лестнице. Ездить по ней в экипаже или верхом было строжайше запрещено. А те смельчаки, кто не побоялись бы нарушить запрет, навеки отлучались от Храма. Даже для короля не делалось исключения. Пред Митрой все равны, говорили жрецы – этот путь миряне должны были проделать пешком, и за то время, пока ноги несли их по бесчисленным ступеням, души грешных должны были преисполняться думами о Вечном, а сердца возгореться любовью к Подателю Жизни.
Но изнеженные тарантийские нобили придумали, как обойти суровые законы, не впадая при этом в ересь.
И едва их щегольские ботфорты и туфельки коснулись каменистой почвы, как тут же расторопные слуги поспешили поднести к своим господам раззолоченные паланкины и портшезы. И длинная вереница переносных кресел и одр змеилась наверх. Ведь в заповедях Солнцеликого нигде не сказано, что нельзя подниматься в Храм на спинах своих рабов.
Валерий усмехнулся. Да уж, изворотливый ум аквилонского вельможи всегда найдет выход, чтобы обойти законы и светские, и божеские! Однако сам он, как правоверный сын Митры, собирался проделать этот путь на своих двоих.
Дойдя до середины лестницы Валерий остановился, чтобы перевести дух и посмотрел вниз, где сновали маленькие фигурки и, дожидаясь своих господ, возводили походные шатры, разворачивали белые шелковые ковры, готовили напитки и пищу, чтобы хозяева, вернувшись усталыми после церемонии, могли бы сперва подкрепиться и отдохнуть, и лишь затем пуститься в обратный путь. Поодаль стоял целый частокол штандартов. И на ветру трепыхались крохотные полотнища – красные, золотистые, синие, словно ночное небо, черные и смарагдовые.